Пылающий остров (Художник И. Старосельский) - Страница 88

Морис Бенуа действительно помолодел, едва пришел к этому решению. Он сразу же улыбнулся двум встречным девушкам с платиновыми волосами и был доволен, когда получил в ответ задорные взгляды. Тогда он выпрямился и, восхищая женщин своей военной выправкой, двинулся вперед в людском потоке, гордо закинув голову.

Сегодня ночь на 14 июля! Великий народный праздник.

Бенуа огляделся. Он был на площади Гранд-Опера. Нижняя часть привычного фасада под крылатыми статуями, покрытого серовато-черным «аристократическим» налетом старины, была закрыта высокими подмостками.

Бенуа протискался через толпу поближе к временной эстраде. Сегодня любимые артисты выступают для народа под открытым небом. На подмостках сама Жанна Дюкло! Она поет карманьолу! Она машет рукой! Она дирижирует!

Бенуа запел во весь голос. Окружающие подхватили. Вместе с артисткой пел весь народ на площади Гранд-Опера. Бенуа весело оглядывался вокруг. Ему было радостно оттого, что он поет вместе с Жанной Дюкло, а рядом с ним поет восхитительная миниатюрная парижанка, она годится ему чуть ли не во внучки, но сегодня Бенуа согласился бы считать ее своей подругой!

На эстраде появилась знаменитая актриса Клод Люсьен. Затянутая в черное облегающее платье, она стала петь песенки с нервным ритмом. Толпа встретила ее свистками.

Бенуа увидел, что хорошенькая девушка, скользнув по нему взглядом, стала выбираться из толпы. Ни на минуту не задумавшись, он тронулся за ней.

Вскоре они оказались на бульваре Капуцинов. Улица закрывалась ослепительной колоннадой Мадлен. Бенуа словно в первый раз увидел ее. «Как дивно хорош Париж!» — подумал он.

Маленькая парижанка потерялась в толпе. Но Бенуа все равно было хорошо: он чувствовал себя веселым. Он обменивался взглядами и шутками со встречными мужчинами и женщинами.

Поток пешеходов прижал его к внутренней стороне тротуара, и он неожиданно оказался в кафе. Столики были расставлены на тротуаре так тесно, что пробираться среди них было трудно, но зато смешно. Изящная парижанка, сидевшая со стариком-отцом, а может быть, мужем, подставила Бенуа ножку; когда же он, споткнувшись, извинился, она весело захохотала. Морис Бенуа вынул из петлицы розу и бросил ей на стол.

Жара давала себя чувствовать, несмотря на вечер. Давно уже хотелось промочить горло.

Бокалы на тоненьких и высоких ножках с разноцветной жидкостью и неизменным кусочком льда на донышке давно уже привлекали внимание Бенуа, но тем не менее он полностью уподоблялся путнику в Сахаре, преследуемому миражами. Он видел желанную, манящую воду, он изнемогал от жажды, но… он не мог достать ни капли. Все столики и на тротуаре, и в глубине кафе были заняты. Люди сидели за ними, терпеливо потягивая через соломинки столь желанную Бенуа влагу, и смотрели на текущую толпу. Бенуа знал: ждать бесполезно. Они будут сидеть так весь вечер и часть ночи, беседуя о пустяках, важных вещах или просто молча.

Наконец Бенуа добрался до площади Мадлен. Грандиозная церковь, похожая на древнегреческий храм, занимала своим четырехугольником колонн почти всю площадь. Слева до Бенуа донеслась музыка. Перед выползшим на мостовую кафе танцевали. Бенуа захотелось остаться здесь, посмотреть, как танцует молодежь. Все столики на мостовой были заняты. Бенуа неохотно заглянул в кафе. Оно представлялось большим, но это был обман. Бенуа увидел свое изображение в сплошной зеркальной стене. Помещение оказалось тесным, забитым людьми. Однако Бенуа повезло, он даже не поверил своим глазам. Прямо перед ним за столиком освободилось место. Он устремился к нему и с наслаждением опустился на кожаный диван.

Подскочил гарсон. Это был здоровый парень с наглым взглядом. Наверное, он входит в объединение апашей и в свободное время выполняет разные задания, вроде взимания неоплаченных долгов с лиц, никогда в жизни не бравших взаймы. Гарсон-апаш поставил перед Бенуа пенящийся бокал с двумя соломинками. Бокал стоял на тарелочке, на которой было написано, сколько франков причитается с Бенуа за один бокал. Если принесут еще бокал, на столе появятся уже две тарелочки. Это облегчает счет гарсону, могущему забыть, что он подавал за несколько часов сидения посетителя в кафе.

Бенуа была видна часть площади и танцующие пары. Какой-то старый и хорошо одетый парижанин, сдвинув котелок на затылок, танцевал один, держа в руках смешную деревянную собачку, которая то вскакивала на своей дощечке, то ложилась на нее. Девушки окружили старика и тщетно просили продать или подарить им игрушку.

«Только французы умеют так веселиться», — подумал Бенуа.

Среди танцующих замелькали газетные листы. В кафе влетел газетчик:

— Необыкновенные известия! Пожар в океане! Тайна профессора Бернштейна! Воздушный костер! Гибель острова!

Бенуа улыбнулся. Даже газеты настроились на общий лад и хотят всемерно веселить парижан. Он бросил мальчику монету, которую тот поймал на лету. На столике оказался вечерний листок.

Бенуа посмотрел сначала программу завтрашнего парада; с горечью вспомнил, что военный министр не предложил ему билета на трибуну, что надо сегодня же вечером купить на бульваре бумажный перископ, чтобы увидеть завтра парад, хотя бы стоя в задних рядах публики. Потом он взглянул на первую страницу. Соломинка, которую Бенуа держал в руке, неожиданно сломалась, но он даже не заметил этого. Побледнев, он залпом выпил бокал и старательно разжевал попавшую в рот соломинку.

— Что с вами? — спросила маленькая девушка с соседнего столика.

Бенуа посмотрел на нее пустыми глазами. Он не узнал ее, хотя это была та самая парижанка, с которой они вместе пели на площади Гранд-Опера. Не веря глазам, Бенуа перечитывал полосу, где перепечатаны были выдержки из дневных газет всего мира.