— Что подразумеваете вы под этим, осмелюсь узнать?
— Я хочу еще раз просить вас, Иван Алексеевич, позволить мне провести этот опыт одной.
— Что? — профессор вытянул шею и посмотрел по-ястребиному. — Вы, кажется, изволили сойти с ума? Разве вам непонятна опасность, с которой связано проведение задуманного вами опыта?
— Я понимаю это. Но, может быть, именно поэтому… но одному из нас… то есть вам… лучше не принимать участия в опыте, не подвергать себя опасности, — произнесла Марина, подыскивая слова.
Разговаривая, все трое подошли к зданию, где помещалась лаборатория Марины.
— Марина Сергеевна, — сказал профессор сухо, — мне не хочется снова возвращаться к спору, на который нами затрачен не один день. Каждый час, осмелюсь напомнить об этом, может стоить тысяч и тысяч человеческих жизней. Веру в успех теряют даже выдающиеся люди. Надо решиться: или опыт провожу я, как мне уже приходилось настаивать, или мы проведем его вместе под моим руководством.
— Вот именно вместе! — вмешался доктор. — Мы проведем этот опыт втроем.
— То есть как это «втроем»? Не расслышал или не понял? — склонил голову Кленов.
— Очень просто, втроем: вы, профессор, ваш ассистент и я, доктор, к вам приставленный. Вы не смеете подвергать себя опасности в моем отсутствии.
Профессор в изумлении уставился на доктора. Ветер вытянул в сторону его длинную бороду. Покачав головой, он вошел в вестибюль. Уже давно он понял, что спорить с доктором бесполезно.
В коридоре им встретился академик, директор института. Профессор подошел к нему.
— Итак, решено, Николай Лаврентьевич: мы с Мариной Сергеевной проведем опыт, — он пожевал челюстями. — Теперь, Николай Лаврентьевич, вот о чем: направление работы для всех восемнадцати лабораторий мною дано. М-да!.. — профессор задумчиво погладил бороду. — Если заменитель найдут уже после нас или Матросов привезет радий-дельта, сверхпроводники покрывайте с исключительной тщательностью. М-да!.. Вы уж сами за этим последите. Вот-с… Словом, я полагаю, что наш возможный… м-да, уход с работы не повлияет на ее результаты… Кажется, все. Дайте я вас поцелую, дорогой Николай Лаврентьевич. Продолжайте свои работы! У вас огромная будущность…
У самых дверей лаборатории Садовской профессор обнял директора, потом обернулся к доктору:
— Исаак Моисеевич, дайте я вас обниму. Вы, может быть, думаете, что я вас не полюбил? Ничего подобного!
— Виноват, — сказал доктор и оттащил директора в сторону. — Я извиняюсь, товарищ директор, скажите: с этим экспериментом связана смертельная опасность?
— Да, — сказал тихо академик, — при неосторожности или ошибке грозит смерть, но это единственный шанс. Мы долго не решались на этот опыт, но…
— О, теперь я понял все. Я тоже отправляюсь с ними.
— Вы? — удивился академик.
— Нет, не я, а доктор Шварцман, которого правительство наделило соответствующими полномочиями.
— Это невозможно.
Доктор посмотрел на академика с сожалением.
Около дверей лаборатории собралось много сотрудников. Все они с расстроенными, тревожными лицами наблюдали сцену прощания.
Открылась дверь, вышел один из лаборантов.
— К опыту все готово, — сказал он.
— Итак, Марина Сергеевна, — встрепенулся профессор, — не мешкая…
— И я! — воскликнул доктор.
Профессор взглянул на него, склонил голову и вздохнул.
Марина подбежала к одной взволнованной научной сотруднице и сунула ей в руку записку.
— Дмитрию! — прошептала она.
Дверь закрылась за тремя людьми, вносящими свою долю в общую борьбу.
Директор молчал, расхаживая по коридору.
К нему никто не подходил, так как все знали, что происходит в его душе. По всему институту из лаборатории в лабораторию передавали, что опыт начался, и на мгновение остановились работы, задумались сотрудники, тревожно было на сердце у всех.
В лаборатории было тихо. Кленов задумчиво смотрел на согнувшуюся над столом девушку. Доктор молча сидел в стороне.
Кленов оглядел лабораторию. Привычная обстановка напомнила другую лабораторию, отделенную несколькими десятилетиями. В лакированной стене вырисовывалось отражение старика. Неужели это он, Кленов? Может быть, это его старый учитель профессор Баков или Холмстед? Давно-давно не возникали в сердце старика запретные воспоминания. Подождите… Как это надо подглядывать за летающими деревьями?.. И почему тают в небе облачка? Все погибло тогда: и старый ученый, и она, полная жизни, любви… Виной всему были те же сверхпроводники. По ним пропустили тогда ток выше предельной силы.
— Марина Сергеевна, умоляю вас, действуйте осторожно! — профессор наклонился над Мариной.
Вдруг на столе перед девушкой что-то засверкало. Запрыгала на стене нелепо большая тень профессора.
— Исаак Моисеевич! — крикнул Кленов.
Доктор подбежал к нему.
— Хорошо, что вы здесь, почтеннейший! Нам надо помочь. Будьте добры, возьмите этот сосуд. Берите. Да берите же! Скорей, скорей!..
Доктор бросился к профессору. Старик протягивал доктору желтый сосуд. Шварцман подхватил его левой рукой. Получилось это у него неуклюже.
— Вот это настоящая работа! Теперь я чувствую это, — прошептал он.
В тот же момент сосуд выскочил из его единственной руки. Раздался звон, потом удар.
Профессор пошатнулся и отступил на шаг назад, Марина судорожно ухватилась за стол. Медленно опустилась на него и сползла на пол. Черный едкий дым наполнил лабораторию.
Грохот пронесся по институту. Жалобно зазвенели стекла. Перепуганные сотрудники вскочили с мест. Академик бежал по коридору.